Трудовик

Учитель технологии Альфред Михайлович сидел за своим столом и с пролетарской болью смотрел на то, как ученики восьмого класса пытаются делать полки для книг. Что-то получалось только у Мухамеджанова, который, правда, книг до своего переезда в Россию читал мало, но руками работать умел.

Отличник Чернышов вертел в руках ножовку, не понимая, как пользоваться этим агрегатом, двоечник Солдатов хмуро смотрел на разложенные перед ним доски, Обухов, выходец из верующей семьи, на всякий случай молился на тиски, а Жмыхов, который еще в первом классе решил стать стилистом, копался в своей сумочке в поисках зеркальца. Только весельчак Шувалов долбил по доске молотком, пытаясь вбить в нее гвоздь. Пальцы у Шувалова были уже кроваво-красные.

Учитель встал, вздохнул, прошелся по классу и остановился возле Шувалова.

— А ты кем собираешься работать, Шувалов? Кем стать хочешь? — на лице учителя появился почти ленинский прищур, без доброты, но с суровой хитрецой.

— А я уже работаю. У меня подписчиков больше ста тысяч, — ответил Шувалов, не переставая попадать молотком по пальцам.

Учитель не знал, что и этот урок улетает в ТикТок и пальцы Шувалова принесут ему деньги намного большие, чем учительская зарплата.

— Во-первых, прекрати стучать. Во-вторых, ты не «Советский спорт», чтоб на тебя подписываться. В-третьих, вот перед тобой чертеж лежит. Где здесь гвоздь? Зачем он здесь? — учитель сунул чертеж под нос Шувалову.

Шувалов отложил молоток, взял чертеж и долго на него смотрел.

— Я, Альфред Михайлович, в этих чертежах ничего не понимаю. И вот же гвоздь, перед ноликом и буковками, — ткнул он пальцем в чертеж.

— Это единица. Здесь должно быть отверстие диаметром десять миллиметров для саморезов, — вздохнул учитель.

— Треш! Саморезы какие-то… Отпустите лучше меня к медсестре, у меня вон… — и Шувалов показал побитые пальцы сначала учителю, а потом стоящему на верстаке телефону.

— Иди, а то меня с работы выгонят, — и учитель пошел дальше по классу.

Шувалов схватил телефон.

— А сейчас, френды, будет жесть, — и с этими словами он выбежал в коридор.

— Какая жесть? У нас ДСП! — обернулся учитель, а класс хохотнул. 

— Что смешного? — насупился учитель.

— «Жесть» это жестко, — просветил учителя Солдатов: — Это молодежный сленг.

— Жесть — это холоднокатаная отожженная листовая сталь, — отчеканил Альфред Михайлович. — А жестко — это спать на…

Но где жестко спать, класс не услышал. От верстака, за которым сидел Толя Рыженков, раздался громкий звук, и Альфред Михайлович рванул на этот звук, как голодный гепард на сытую антилопу. Слава богу, страшного ничего не случилось — Толя Рыженков решил отпилить часть дээспэшной плиты и уронил все, включая сам верстак.

— Сломалась вот, — извиняюще сказал Рыженков, показывая остатки полотна ножовки. — Я все расчертил, хотел…

— А ты проверил крепление полотна? Мы же на той неделе учили — концы полотен лучковых пил должны быть прочно закреплены в шаховках, а сами полотна разведены, — сказал Альфред Михайлович.

— Ой, а у нас коттедж в Шаховке, а родители разведены, — раздался голос Жмыхова. — На каникулах в Данию полетим, может, там их поженят.

— А в России почему пожениться нельзя? — спросил учитель, помогая Рыженкову поставить верстак. — На Руси такие прекрасные свадебные обряды. А ты бы им на свадьбу стул своими руками сделал, мы бы помогли всем классом. Да, ребята?

Класс издал одобрительный звук, а Жмыхов вздохнул.

— На Руси невозможно заключить брак между двумя людьми одного пола, — сказал он. — Статья двенадцатая Семейного кодекса требует согласия мужчины и женщины. А у нас в семье женщин нет.

Альфред Михайлович открыл рот, чтобы что-то сказать, но вовремя осекся и посмотрел на стоящего рядом Рыженкова.

— У Жмыхова однополая семья, — пояснил тот. — Папа один и папа два. А папа два — датчанин.

У учителя произошел когнитивный диссонанс, но он не знал, что это такое, поэтому просто резко погрустнел. Помолчав, он поправил верстак, потом еще раз поправил и решил сделать вид, что ничего не слышал.

— А ты кем стать хочешь, когда вырастешь? — спросил он у Рыженкова.

— Я в «нефтянку» пойду, — ответил тот.

— Нефть добывать будешь?

— Зачем добывать? Продавать.

— Так чтобы продать, ее надо сначала добыть!

— Ну это я не знаю, как ее там добывают, откуда, из чего. Я буду только продавать и дом на Мальдивах куплю. А из чего ее добывают?

— Из земли, — когнитивный диссонанс у Альфреда Михайловича усиливался, и он с тоской посмотрел на часы.

— Ну, земли на Мальдивах навалом. Там и добывать будем, — решил Рыженков.

Альфред Михайлович сглотнул слюну, зачем-то занюхал ее рукавом и подошел к Мухамеджанову, который работу закончил и уже подметал возле верстака.

— Что это? — учитель осмотрел сотворенную Мухамеджановым конструкцию.

— Полка, — уверенно ответил Мухамеджанов.

— Чтобы ты ни делал, Мухамеджанов, у тебя получается дастархан. Четыре тебе. А остальным по три балла, — Альфред Михайлович посмотрел на Жмыхова и толерантно добавил: — Жмыхов, тебе пять.

Но слова «толерантно» учитель тоже не знал, поэтому добавил это просто так, из жалости. Тут прозвенел звонок, ученики потянулись к дверям, а когнитивный диссонанс в голове Альфреда Михайловича трансформировался в непреодолимое желание выпить.

Вечером, когда школа опустела, учитель технологии Альфред Михайлович напился в компании физрука и школьного охранника. Он долго и бессвязно рассказывал собутыльникам про СССР, потом спел две песни из репертуара Софии Ротару и уснул на лавочке в школьной раздевалке.

А утром он написал заявление об увольнении и в этот же день уехал куда-то с Ярославского вокзала. Через несколько дней, проехав пять тысяч километров, он оказался в 1972 году и сошел с поезда.

Альфред Михайлович работает трудовиком в средней школе забайкальского поселка городского типа Киреево. Его там ценят, он признан лучшим учителем школы и награжден грамотой, а его мальчишки делают прекрасные полки и табуретки и побеждают в поселковых конкурсах по столярному делу. Альфред Михайлович счастлив и недавно женился на завуче.

Но иногда, когда он видит по телевизору выступление стилиста и певца Огюста, он плачет, напивается и рассказывает, что раньше этот Огюст был Жмыховым, что у него два папы и один из них иностранец.

Но ему, конечно, никто не верит.

Илья Криштул

 

В рифму (пародия)

РАСКАЯНЬЕ

Преступному весь век я предан зуду,

и в том давно пора признаться мне:

я мысли крал. И впредь я красть их буду,

и пусть потом в аду гореть в огне.

Игорь Губерман

 

Я не привычен к славе и наградам,

давно поет осанну мне хорал!

Боюсь лишь одного, чтоб перед адом

не встретить тех, чьи мысли воровал.

Евгений Минин

Ведущий рубрики Джангули Гвилава, e-mail: satira@mk.ru

Источник: mk.ru